Глава 3. Гроза.

Родители Гермионы так и не узнали, отчего их любимая девочка так похудела и осунулась за этот школьный год. Ничего не узнали они ни о смерти директора Школы чародейства и волшебства, ни о войне, ни о Волдеморте. И Гермиона была вовсе не уверена, что сможет им что-либо теперь рассказать. Потрёпанный жизнью «вольво», за рулём которого сидел, что-то весело насвистывая, отец, катился по улочке к приземистому светлому домику с деревянным белым забором. На лужайке стояла тёмноволосая женщина лет сорока, в шортах и старенькой футболке, и поливала розовые кусты, но, увидев машину, отбросила шланг и побежала обнимать Гермиону.

— Джейн, скажи, как мать, правда наша Герми заметно повзрослела? — склонив голову на бок и улыбаясь, спросил Роберт Грейнджер.

C того радостного момента прошла неделя. Гермиона не смыкала по ночам глаз. Она писала родителям письмо, в котором хотела поподробнее и попонятнее изложить всё, что произошло за год, а заодно и свои мысли о том, как теперь защищаться от грозившей им далеко не дружелюбной магии. Письмо она хотела оставить на видном месте перед тем, как уехать. Гермиона не была уверена, когда именно ей придется это сделать, ведь от Гарри и Рона не прилетало ещё ни совы, да и дату свадьбы она не знала. Родители ни о каком её отъезде не подозревали и сегодня ушли на работу радостные. «Считают, я на всё лето — их», — грустно подумала девушка. Но как объяснить двум простым людям, двум любимым магглам, зачем она, их дочь, ввязалась в эту войну? Этого гриффиндорка не знала. Война началась, это было бесспорно. Пока тихо, украдкой, на окраинах и исподтишка, но, когда наступит момент стрелкам сойтись, — наступит взрыв такой разрушительной силы, что мало никому не покажется. Разве только самому его учинителю.

Было без десяти одиннадцать душного июньского утра. Девушка сидела за маленьким, покрытым зелёной скатертью кухонным столом и составляла список покупок. Чай остыл, и хлопья («ну, конечно же, без сахара, милая, это же вредно для эмали!») уныло раскисали в миске с молоком, но Гермиона совершенно про них забыла. Список был не простой, а на случай чрезвычайного положения. «Любой маггл подумает, что я сбежала из приюта для психов, — мрачно заметила про себя Гермиона. — Однако шоколада надо купить хоть фунта четыре… Чеснок, наверное, совсем без запаха в этом сезоне, фунта два… нет, не скажу, что от вампиров, они же с ума сойдут… Трава зверобой…»
Тут она услышала, как тяжёлая птица стучит в окно где-то наверху и, легко взбежав по лестнице, бросилась в свою комнату. Обычная почтовая сова избавилась от газетной ноши, взяла плату и растворилась в тягучем жарком воздухе. Сегодня «Пророк» «ограничился» тремя-пятью сообщениями о пропавших где-то в Уэллсли магглах, но и только. «Как будто этого мало», — брезгливо подумала Гермиона, которой уже давно не нравился тон главной магической газеты. От прочитанного у неё всё чаще появлялось чувство, что маги-журналисты как-то подозрительно осторожничают. Словно им надо не колонку заполнить, а станцевать на битом стекле и не порезаться. Неприятное подозрение. Гермиона, ловко примостившись на подоконнике рядом с толстым рыжим котом, достала листок бумаги, перо и быстро настрочила следующее:

«Привет, Гарри!
От тебя никаких новостей. Не знаю, что там у вас творится, но если ты надумал что-либо делать без меня, я тебе этого не прощу. Если завтра же не ответишь, приеду, как обычно. Джинни и всем-всем привет, особенно Биллу и Флёр.
Гермиона».

Второе письмо вышло несколько иным и гораздо короче:
«Милый Рон, — вывела рука, но Гермиона вдруг покраснела, и на слово «милый» вылилось изрядно замазки-невидимки. — На тебя вся надежда! Нужна связь с восточной Европой, у меня кое-какая мысль. Очень жду ответа.
Твоя Гермиона».

Потом она подумала ещё, и жирная прозрачная капля шлёпнулась на слово «твоя». Немного поколебавшись, девушка достала свисток и дунула изо всех сил. Но звук не нарушил удушливую тишину, этот свист слышали только почтовые совы да проснувшийся Косолапсус.
Разделавшись с почтой, Гермиона спустилась в пустую кухню. Ближе к полудню сгущённая духота на улице начала превращаться в предгрозовое марево, и надо было побыстрее отправляться в магазин, пока не начался ливень.
По улице ветер лениво гнал конфетные обёртки, где-то между домами скрипели качели. Девушка закатала потёртые джинсы, сунула список в карман, оседлала велосипед и покатила в сторону центра. Небо на юго-западе становилось каким-то коричневым, издалека донеслось первое бормотание грома, и волшебница растерялась. «Будет настоящий шторм», — подумала она. До главной площади с ухоженным сквериком в центре и крытым рынком на отшибе она добралась быстро, но как ни спешила она у касс магазина, ливень оказался проворнее. Гермиона выбежала на парковку, и тут её встретила тяжёлая стена дождя. Люди сочувственно поглядывали на неё, труся к машинам и накрывшись зонтами и пакетами. Маленькая площадь, окружённая старенькими магазинчиками, быстро пустела. Вот автобус увёз последнюю пару синеволосых старушек с аккуратными корзинками, и Гермиона осталась под навесом одна.

Стремительно темнело. Огромные клёны, чугунные скамейки, крошечную детскую площадку поливало, как из пожарного шланга. Догоняя холодные зарницы, тяжело рокотал гром. Гермионе ничего не оставалось, как только смотреть, не мигая, на бурлящие лужи и коротать время, доказывая в уме одну хитрую теорему на основе золотого сечения. Та не давала ей покоя, и девушка ругала пифагорейцев, которые её вывели, за необъяснимую тягу к скрытности. В условии была явная нелепость, ведь если бы их теорема, этот их Закон красоты был действительно абсолютным, то все люди без исключения были бы влюблены, ну, допустим, в Венеру, или какого-нибудь там Аполлона. Гермионе на Аполлона было глубоко наплевать, вместо идеальной мраморной болванки в памяти всплывала неправильная, насмешливая, рыжая и веснушчатая физиономия… Врут пифагорейцы…

Вдруг липкое ощущение того, что она уже не одна на площади, и за ней наблюдают, прервало размышления. Она огляделась — ни души. На парковке ни одной машины. Чувство не проходило, и Гермиона уже хотела спрятаться в магазине, но тут заметила кого-то на другой стороне улицы. Она вгляделась в дождь. Одинокая детская фигурка неподвижно стояла у закрытого кафе.
— Глупый, ты же без зонта! — тихонько вскрикнула девушка, мигом забыв всё беспокойство. Её сердце сжалось при виде мокрого, забытого на улице ребёнка, который, вероятнее всего, был слишком напуган, чтобы куда-то бежать и прятаться от грозы. Она накрылась пакетом и зашлёпала на помощь под сплошными потоками воды. Маленький, лет десяти, мальчик понуро смотрел под ноги и не двигался с места, хотя одежда на нём давно сочилась водой, а по тёмным волосам стекали целые ручьи.
— Эй, дружок, ты потерялся? — заботливо спросила подбежавшая Гермиона. Ребёнок молча разглядывал собственные ботинки.
— Ты как тут очутился? Где твоя мама? — немного оторопев от такого безразличия, девушка попыталась взять его за руку и утащить под навес, но мокрая детская ручка выскользнула из пальцев. Гермиона вздрогнула, словно схватила кусок льда, такой холодной была рука. «Сколько же он тут торчит?» — недоумевала она.
— Ты же окоченел уже, пошли быстрее со мной, я…
— Беги… — неожиданно прошептал мальчик.
— Что? — не поняла Гермиона, наклоняясь.
— Беги… потому что…
— Эй, если ты так и будешь смотреть в землю, я не разберу, что ты говоришь, — морщась от дождя, Гермиона присела на корточки.
–…потому, что я… очень… хочу… есть…
— Эй, это не пробле… — и тут от ужаса у неё отнялся язык. Мальчик, наконец, поднял глаза и в свете очередной молнии пустыми, красноватыми белками уставился ей в лицо. Доля секунды, и коготки моментально ожившего перевёртыша полоснули бы Гермиону по горлу, но отличница на реакцию не жаловалась. Она пружиной отскочила от маленького оскалившегося чудовища и пулей, не оглядываясь, полетела к велосипеду. В эти моменты панический, бесконтрольный страх не дал места никакому другому чувству, и только яростно прокрутив взвизгнувшие педали и сорвавшись с места, она догадалась посмотреть назад. Никого. Но Гермиона вопросов не задавала.

«Беги…» — звенело в ушах, когда она, выжимая из себя последние силы, почти не видя дороги, гнала велосипед к дому. Гермиона не чувствовала ни ветра, ни ливня, хлеставшего по лицу, ни боли в расцарапанных щиколотках и в пальцах, намертво вцепившихся в руль. Ни единой мысли в голове. Хотя нет, не совсем так. Швырнув велосипед у крыльца и оставляя на полу лужи грязной воды, Гермиона кинулась в свою комнату раскидывать недельные стопки магической и маггловской периодики. Косолапсус, почуяв запах страха, зашипел и исчез под комодом. Наконец она нашла, что искала, и дрожащими руками выдрала два листка. На одном значилось «Блумсберри Герольд, 13-е мая. Сегодня в восемь часов вечера начался розыск одиннадцатилетнего Сэмюэля Талльмонда… пропал два дня назад… родители в панике… горячая линия…». Другая газета давала больше деталей: «Ежедневный пророк, 11-е мая. Сэмюэль Талльмонд, одиннадцать лет, будущий ученик Школы чародейства… мать — ветеринар, отец — сотрудник Отдела по контролю за магическими существами, оба родителя убиты горем… приметы ребёнка: рост четыре фута с небольшим, тёмные волосы, карие глаза… цветная колдография»…
— Да что же это происходит, а?! — Гермиона выронила листки, бессильно сползая на ковёр. Её трясло, хотелось плакать. Как она могла забыть дома палочку? На полу со страницы застенчиво улыбался обычный, вполне счастливый мальчик с чёлкой и ямочками на щеках. С отъезда из Школы прошла неделя, и вот уже восемнадцатый ребёнок, о котором пишут газеты обоих миров. «Пока нас не настигнет величайшая радость или величайшее горе, мы не соприкасаемся», где она это прочитала? Восемнадцатый ребёнок, а число взрослых перевалило за полсотни. Она с содроганием вспомнила пустое личико, мёртвые глаза, острые, должно быть, когти. «Я очень хочу есть».

— Главное средство от страха — что-нибудь делать… — она заставила себя встать с пола и даже спуститься вниз. Родители возвращаются через час, и им совсем не обязательно знать, что с ней произошло. «Пугать их до смерти я сейчас права не имею», — решила девушка, к которой потихоньку возвращалось присутствие духа. Она поставила вариться макароны с соусом, вымыла полы, почистила, как смогла, ковёр. «Это не инфернал, не вампир, не упырь, не оборотень… Кто с ним это сотворил? Этот Сэмюэль пропал в каких-то пяти милях от нас, в Блумсберри, так где же он пропадал месяц и как оказался тут? И куда теперь пропал? Какая же я дура — так просто оставить палочку дома!» — мучалась гриффиндорка. Как этого милого мальчика теперь разыщешь? Её начало тихонько грызть чувство вины, ведь кругом люди, а это новоявленное чудовище её предупредило, что хочет есть… Так это значит — ещё больше невнятных статей в «Пророке», так, что ли?! Тут Гермиона бросила всё и прямо за кухонным столом нацарапала торопливую записку профессору Минерве Макгонагалл. Отличница не очень надеялась на успех, но попробовать стоило: единственное издание книги, которая ей теперь понадобилась, хранилось в министерской библиотеке. Попасть в нужный отдел можно было только с очень уважаемым сопровождающим. Только бы та согласилась, не имела права не согласиться!
На этот раз свистеть пришлось долго, и то прилетела не сова (те ещё не выжили из ума — летать в такую погоду), прилетел ворон. Мрачный, как рок, и чудовищно меркантильный. Гермиона, не задумываясь, сунула ему три сикля за срочную доставку, и едва птица вылетела, обдав её волной брызг, в дверь позвонили родители.
— А теперь сделай, пожалуйста, весёлое лицо, — пробормотала самой себе Гермиона и, не подавая вида, пошла открывать дверь.

* * *

— Чем обязаны, Бон-Бончик? — приподнял в притворном изумлении брови Фред и облокотился на конторку.
— Новый адрес Чарли. И побыстрей, — невозмутимо отозвался высокий, чуть сутулый парень с таким же курносым носом, как и у Фреда, и копной тёмно-рыжих волос. Фред, вместо того, чтобы отвечать, перегнулся через прилавок и завопил на весь магазинчик не терпящим возражений голосом:
— Эй, мы закрываем лавчонку на сегодня, па-а-апрашу всю мелкоту на выход! И не мнитесь у полок, я повторяю только один раз!
Рон недоумённо уставился на него.
— Ты с каких это пор так покупателей выгоняешь? Что-то раньше за тобой незаметно было, — он почувствовал какую-то странную обиду за побросавших всё, что было в руках, детей, да и взрослых уже магов, которые при этом крике заспешили к выходу.
— Я просто устал, — совсем не виноватым голосом отозвался Фред. — Эта шпана тут весь день отирается, уже в глазах рябит. — Он не глядя захлопнул дверь за последним испуганным подростком, перекинул висящую табличку стороной «Закрыто» и вернулся к конторке.
— Ты что-то задумал, да, братишка? Ты не так-то часто пишешь нашему драконолюбу, — хмыкнул он, сощурившись, но всё же быстро нацарапал что-то на старом чеке и протянул Рону.
— Мать попросила, — неизвестно зачем соврал Рон и сунул бумажку в карман.
— Что-нибудь ещё?
Рон помялся, и уши у него медленно порозовели.
— Растворитель-проявитель для замазки, — наконец сказал он. Фред расхохотался.
— Ронни, малюточка ты наша! Ты ли это?
Рон кинул на него испепеляющий взгляд, сгрёб протянутый ему пузырёк и пулей вылетел из магазина, только колокольчик звякнул.
— Растёт! — притворно всхлипнул Джордж, появляясь между стеллажей.
— Мужает! — в тон ему отозвался Фред, проверяя, скрылся ли Рон из виду.
— Как ты думаешь, он оценит наши старания, если буквы отклеятся от бумаги и начнут выстраиваться в строчки из наших студенческих песенок, а?
— Понятия не имею, да и плевать мне. Но настоящие рыжие полудурки, что валяются в подвале, точно бы оценили! — лицо «Фреда» внезапно приняло незнакомое, холодное и злое выражение. — Кстати, я тебя восьмой раз за день трясу, кинь им что-нибудь пожрать, чёрт возьми! Указаний дать им подохнуть не было, но я всё равно не намерен марать руки!
«Джордж» стёр ухмылку с лица и послушно исчез в дверях.

За ярко освещёнными окнами «Ужастиков Умников Уизли» яростно хлестал дождь.