Ливень не прекращался: потоки лились с неба, потоки бежали по мостовой. Ликаон, аппарировав в Лондон, шел по улице, опустив голову, придерживая дергающееся плечо: у него разыгрался нервный тик. У Ликаона промокли ноги, задубели и покраснели руки, но он не замечал ничего. Перед глазами стояли события вчерашнего дня.
…Он шел по коридору второго этажа, в библиотеку, когда услышал крики матери. Отец не трудился накладывать «Силенцио», считая, что домочадцы достаточно запуганы, чтобы не заступаться друг за друга. Сжав палочку, Ликаон ворвался в комнату, откуда доносились вопли.
Все было, как он и ожидал: отец скалился, держа мать на прицеле палочки, с кончика которой вырывался красный луч, ударяя в её тело и заставляя корчиться и кататься от боли. Гектор Кэрроу был так опьянен её мучениями, что и не заметил прихода сына.
— Эверте Статум! — в бешенстве выкрикнул Ликаон, взмахнув палочкой. Отца завертело волчком и швырнуло об стену. Юноша стал медленно подходить к нему, держа на прицеле.
— Кру…
— Нет! — мать закричала так, что палочку он невольно опустил. Она подползла к сыну и вцепилась ему в руку. Вскинула залитое слезами лицо. — Ты не причинишь ему никакого вреда. Или ты мне больше не сын.
Ликаон со вздохом поднял её на руки и понес прочь.
— Он же вас мучает, матушка… Он Полидора мучает…
Мать бессильно плакала, уткнувшись ему в плечо, но когда в малой гостиной он положил ее на диван, попросил эльфа принести лекарство и дал ей воды с огневиски, посмотрела на него тем холодным взглядом, каким смотрела в детстве перед наказаниями:
— Он мой муж. Он глава нашей семьи. Я не позволю, чтобы на его власть покушались.
— Но ведь вы не любите его, — удивился сын.
Иллария слегка смутилась.
— Это не имеет значения. Вообще, благородным людям о таких пошлостях говорить неприлично. Но я знаю, в чем мой долг.
— В том, чтобы терпеть от мужа любую мерзость? — горько спросил сын.
— В том, чтобы охранять дом и власть мужа, — сухо ответила мать. Спорить с ней было бесполезно, в этом Ликаон убедился после неоднократных попыток. Он устало потер глаза:
— Давайте уйдем из дома, все вместе. И вы, и Полидор, и я. Мы с братом уже работаем. Мы сможем вас обеспечить.
— Что вы, сын мой?! — мать вскинула брови. — И думать не смейте! Вы не опозорите дом, и не смейте предлагать этого мне, слышите? Иначе я от вас отрекусь.
— А наш отец разве дом не позорит?
— Вы не должны ни в чем его осуждать, потому что он ваш отец.
Да, было вполне понятно, что мать не пойдет на скандал в семье, не позволит, чтобы её осуждало общество. Самому Ликаону представлялось дикостью терпеть тирана и развратника, чтобы о тебе не сказали дурно какие-то кумушки или их безмозглые мужья, но если мать что-то решила, она не отступилась бы ни за что. Иногда Ликаон завидовал её упрямству — хотя и не его применению, конечно.
Однако в глубине души он и сам понимал, что никогда не причинит отцу серьезный вред и тем более не пойдет на крайние меры — и не из-за родственных чувств или страха наказания. Но после случая с ежом в душе зародилось особенное отношение к смерти: считая её высшим злом, Ликаон понимал, что не сможет умертвить, ни одно живое существо, даже самое никчемное. Особый ужас вызывала у него смерть насильственная: убийца казался ему самым грязным на свете существом, а жертва, какой бы она ни была при жизни, овеивалась мученичеством.
… Подняв голову, Ликаон с удивлением заметил, что пришел к «Дырявому котлу». Зашел внутрь: волнение походило, он почувствовал, что озяб. Подойдя к стойке, заказал горячий чай. Присел в уголок и достал из кармана смокинга пожелтевшую от времени газетную вырезку, аккуратно завернутую в платок. Над небольшой заметкой была колдография улыбающейся молодой женщины. По плечам её рассыпались светлые волосы, тяжелые даже на вид, а глаза сияли победой и упоением. Это и была Виктория Уркварт, героически погибшая на передовой в 1915 году. Бесстрашная медсестра, для которой не существовало понятия «слишком опасно» и не было разделения ни на магов и магглов, ни на своих и чужих: она оказывала помощь каждому раненому, которого видела.
Прочтя статью, он стал бредить этой героиней: носил газетную вырезку с её портретом с собой, несмотря на насмешки домочадцев, и мечтал побольше о ней узнать. Что неожиданно и удалось ему в Хогвартсе: как-то в коридоре вырезка случайно выпала у него из внутреннего кармана, и поднял её профессор Дамблдор, декан Гриффиндора. Оказыватеся он знал Викторию, учился с ней на одном курсе и был близким другом. В тот день он многое рассказал о ней мальчику, нарисовав образ, словно вытканный из солнечного света. С тех пор Виктория стала тайным мерилом почти всего: он доверял ей свои мысли, он советовался с ней, когда сам не мог чего-то решить — и её лучистые глаза, казалось, подсказывали ответ.
«Что мне делать с отцом? Что мне делать с ними всеми? С этим обществом? Они не слушают никого… Даже мать и брат не хотят со мной идти, а оставить их с отцом я их тоже не могу. И сделать с ним ничего не могу». Он вгляделся в её лицо. «Да, ты права… Если я чего-то стою, то должен попытаться. Мать и брат возненавидят? Пусть ненавидят. Зато ни одна тварь их больше не тронет пальцем. Это для начала. Если это получится — значит, я и на большее сгожусь. Если нет — значит, я не только трус, но и слабак, не способный защитить самых близких. И тогда мне одна дорога — в Темзу. А сейчас надо вернуться домой. Не хватало, чтобы этот зверь на них сорвался за меня».
***
Десерт прошел без особых происшествий: разве что Гектор Трэверс рассказал несколько родовых преданий. По его словам в прошлом у каждого рода был свой предмет-хранитель, которому придавалось почти мистическое значение. Самым необычным артефактом обладали Гонты, у которых было кольцо Кадма Певерелла, охранявшее границу между мирами живых и мертвых. Блэки, напротив, придавали особое значение родовому гобелену, изображавшему в виде живых портретов их генеалогическое древо. Гектор даже узнал, что новорожденных Блэков посвящают в род специальным обрядом, который позволяет появиться на гобелене еще одному движущемуся портрету.
— Меня смущает только девиз Блэков, — Гораций Слагхорн все еще испуганно поглядывал на входную дверь. — «Всегда чисты» — я еще понимаю. Но почему «Быть Блэком — быть королем»?
— Этому тоже есть объяснение, — охотно кивнул Гектор. — У Блэков существует предание, будто их род связан с Черным Принцем Эдуардом. Если так, то Блэки в самом деле Плантагенеты.
— Боюсь, все это на уровне преданий, — сказала миссис Кэрроу. Ее муж, оправившись, видимо, от потрясения, изучал причудливый узор скатерти. Гектор не сдержал улыбку: Иллария, как урожденная Малфой, не могла вынести превосходства Блэков.
— Однако гобелен у них есть, — мягко ответила Луиза. — А вот какова семейная реликвия, допустим, Поттеров? Все-таки они потомки Игнотуса Певерелла… Неужели у них вправду хранится та самая мантия-невидимка?
— Тогда Бузинная палочка должна хранится у Дамблдоров, мистер Трэверс? — почтительно добавил Полидор. — Если они потомки Антиоха Певерелла…
— Во что я все-таки не верю, — поморщился Нотт. — Разве что бастарды.
— Бузинная палочка была утрачена еще самим Антиохом, — возразил Гектор. — Так что естественно, если она не хранится в семье его потомков. А у Поттеров — да, мантия-невидимка. Забавно: символ семьи храбрых гриффиндорцев — знак трусости и хитрости. Ведь младший Певерелл всю жизнь прятался от смерти, если верить легенде.
Луиза улыбнулась гостям. Затем, вызвав эльфийку, негромко упрекнула её, что заварка кончается, и велела налить еще.
— Пойду сама прослежу, сколько ты наливаешь. Кажется, у тебя начало портиться зрение: чайник был полон едва наполовину.
Когда миссис Нотт вернулась, то оказалось, что чая уже никто не хотел, однако она все заставила выпить чашку Гектора Кэрроу, после чего тот стал явственно клевать носом. Гораций хитро улыбнулся в усы: он сам научил кузину разбираться в зельях, что впоследствии, когда она стала замужней дамой, очень ей пригодилось. Разумеется, она могла подобрать снотворное без вкуса и запаха, действующее долго и не оставляющее особенных последствий, чтобы избавить подругу от возможного скандала с мужем.
Иллария, взглянув на засыпающего мужа, застенчиво покраснела.
— Пожалуй, нам пора. Спасибо, Луиза, все было прекрасно. А за безобразную выходку Ликаона я еще раз прошу прощения.
— Что вы, дорогая, вас никто не винит, — хозяйка грустно улыбнулась.
Гектора Кэрроу осторожно вывели под руки хозяин и сын. В таком состоянии он едва ли смог бы аппарировать, так что Нотт предложил гостям собственный экипаж. В связи с модными веяниями магглов, почти отказавшихся от лошадей и перемещавшихся на каких-то уродливых устройствах, на экипаж Ноттов были наложены чары невидимости. Проводив их, Нотты и Трэверс вернулись в дом.
— Где продолжим обсуждение: в биллиардной или библиотеке? — широко улыбнулся Кантанкерус.
— В библиотеке, — ответил Гектор с видом знатока. — Там лучше освещение.
— Пожалуй, соглашусь, — поддержал его Гораций. — Освещение нам не помешает.
— Тогда следуйте вниз, — ласково добавила Луиза. — Шарки понесет вам хороший чай. В ее глазах мелькал печальный огонек: миссис Нотт, видимо, огорчил досрочный отъезд подруги.
Библиотека в доме Ноттов была уютным помещением. Большинство книг и манускриптов хранились в большой комнате с деревянной обивкой. Рядом была пристроена маленькая комнатка, напоминавшая уютный холл. Сбоку горел небольшой камин, над которым висела движущаяся картина весеннего леса. Напротив стоял черный столик с чернильницей и четыре кресла: хозяева с удовольствием не только читали, но и отдыхали библиотечном кабинете. Гектор, не долго думая, сел за столик. Гораций и Кантанкерус удобно устроились в мягких креслах. Вбежавшая эльфийка Шарки зажгла две снизки свечей.
— Я рад, джентльмены, что выходка молодого мистера Кэрроу не испортила нам настроение, — улыбнулся Нотт. Откинувшись к кресле, он с наслаждением прикрыл глаза и вытянул вперед ноги.
— Детство, — задумчиво протянул Трэверс, разложив перед собой пергамент.
— Главное, чтобы наш оболтус не наворотил дел, — потер пухлые руки Гораций. — Я был бы весьма огорчен, если бы меня лишили уютного кресла… И чашки чая! — многозначительно изрек он, когда молоденькая домовушка поставила чайник и чашки.
— О, не беспокойтесь, дорогой кузен, — лениво откликнулся Нотт. — Такой человек, как Ликаон, не достигнет в нашем мире ничего. Если, конечно, не поумнеет и не перейдет под руководство нашего друга, — подмигнул он Трэверсу. — Хотя я рад, что мой Мервин не таков. Да ведь и из меня, смею надеяться, отец получше, чем из нашего дорогого друга.
— Мы живем не в век великих магов — мы живем в век скопидомов, умеющих копить козыри и играть по малой, — тихо сказал Гораций.
— Не Бонапарт, а прусские короли, — кивнул Гектор. — Однако, джентльмены, вопрос серьезный, — понизил он голос. — За столом мы могли спокойно болтать о родах и преданиях. Но если мы решим создать книгу, — посмотрел он на прибитый к стене тяжелый факел, — мы сможем опубликовать далеко не все.
— Неужто и мертвецы могут представлять угрозу? — поднял брови Кантанкерус. Слагхорн ничего не ответил, но его лукавый блеск в глазах выдавал страшную заинтересованность в происходящем. Сейчас он напоминал ребенка, который, увидев новую игрушку вроде дорогого парусника, начинает тонко канючить, прекрасно понимая, что вопрос о ее покупке давно решен.
— Конечно, — Гектор подвинул белую чашку с рисунком движущейся красной розы. — Вот, например, у Блэков есть предание, что они происходят от Черного Принца. Возможно, это так, но стоит ли такое публиковать? Арктурус и Лисандра возомнят о себе невесть что и… потребуют особых прав.
— Станут просто невыносимыми, — кивнул Слагхорн. Эльфийка как раз принесла ему темно-зеленый пуфик, и он с удовольствием закинул на него ноги.
— Обезьянолюдям типа Поттера там тоже делать нечего, — усмехнулся Кантанкерус, с наслаждением пригубив жасминовый чай. — Публике не зачем знать, что подобные деградировавшие существа, предавшие кровь, — скривился он, — происходят от самого Игнотуса Певерелла.
— Интересно, Дональд еще умеет разговаривать или только издает нечленораздельные звуки? — спросил Гектор с напускной серьезностью.
Слагхорн не сдержал смешок и весело потер руки.
— Ладно, Гектор, вернемся к нашему Справочнику, — лениво откликнулся Нотт. — Какие фамилии вы предлагаете туда внести? Разумеется, Гонты, Блэки, Слагхорны…
— И Нотты, конечно, — улыбнулся Гораций. — Такое уважаемое семейство достойно быть в числе избранных. Как, конечно, и род Монтегю.
— И род Шафиков, — елейно улыбнулся Кантанкерус. Оба рассмеялись, довольные взаимной любезностью: Луиза была урожденная Монтегю, а её мать, как и мать Слагхорна, происходила из семейства Шафиков.
— И конечно, мы забыли самое главное, — глаза Гораций сощурились, как у блаженствующего кота. — Трэверсы! Почтеннейшее семейство магической Британии.
Оба джентльмена зааплодировали другу, тот слегка опустил глаза, изображая смущение.
— Полно, полно, — наконец остановил Гораций их одновременно скромно и важно. — Совершенно не стоит. Мы всего лишь стараемся вести себя достойно предков. Другой вопрос волнует меня, друзья, — он слегка подался вперед. — Можем ли мы считать потомков братьев Певереллов — за исключением Гонтов, тут вопросов нет — по-настоящему чистокровными?
— Дамблдоров, конечно, нельзя, — ответил Кантанкерус довольно резко. — Я даже не беру во внимание, что ни Альбуса, ни Аберфорта нельзя назвать джентльменами. Но их отец женился на магглорожденной. Следовательно, они — полукровки, и если и обзаведутся потомством, их детей можно будет отнести к чистокровным лишь очень условно… Истинные чистокровные подобные натяжки презирают.
— Итак, друзья, начну с норманов, — Гектор сделал какую-то пометку на пергаменте. — Тут все просто: Лестрейнджи, Малфои, Эйвери, Краучи, Булстроуды, Гринграссы, Мальсиберы, Мелифлуа, Гойлы, Розье, Нотты, Монтегю, Кэрроу… Ну и ваш покойный слуга, — развел Гектор руками.
— Возражений нет… — Кантанкерус наконец-то набил трубку табаком и выпустил кольцо дыма.
— А мне? — возмутился Трэверс, глядя с веселой завистью на темно-коричневую трубку друга. Его взгляд упал на темно-коричневую тумбочку с подсвечником в виде героя, ведущего под узды крылатого коня. «Беллерофонт», — подумал Гектор. Кантанкерус ужасно гордился этим подсвечником. Три года назад он привез из его Ираклиона, и с тех пор уверял приятелей, что подсвечник был отлит едва ли не античные времена.
— Сейчас вам принесет индийскую трубочку ваш почитатель. Скорк! — весело поднял палец Нотт.
— И «Корабельный», — мечтательно протянул Гектор. — Вот с англосаксами сложнее. Поттеры, Дамблдоры, Слагхорны, Пруэтты, Кэрроу, Лонгботтомы, Уркварты, Диггори, Сэлвины… Да, есть еще Олливандеры… Тоже представители англосаксонской знати. Утверждают, что ведут свой род с четвертого века до Рождества Христова.
— Какого-какого века? — оживился Слагхорн. — Такого века для Британии можно сказать не было!
— Но вот утверждают… Разве что они Александру Македонскому палочки продавали… — пожал плечами Трэверс, рассматривая спинку кресла.
— Хорошо не Рамзесу Второму, — важно пыхнул трубкой Нотт.
— Тут, наверное, коммерческие интересы, — Гектор едва подавил смешок. — Но ладно, не будем обижать мастера волшебных палочек. Запишем Олливандеров в англосаксы.
— Только про Македонского не пишете. Засмеют ведь… — вполне серьезно сказал Гораций.
— Македонский… Македонский… Насмешили дружище… — весело проурчал Канатанкерус. — Вот ведь умеете!
— Поттеров мы решили не брать, — продолжал Гектор. — Остаются Дамблдоры… Да, Дамблдоры…
— Минуточку, друзья! — поднял Гораций пухлый палец. — Мы боимся писать о Блэках, но не боимся открыто сказать, что Гонты от Слизерина! Кое-кто, — понизил он голос, — до сих пор считает, что Салазар был даже не король, а императором чистокровных!
— Только империи у него не было, — засмеялся Нотт, откинувшись на белую спинку кресла.
— Так считают разве что сами Гонты, — Гектор, наконец, набил трубку и с наслаждением вдохнул табачного дыма. — Но они давно безвредны, в то время как Дамблдор… — многозначительно посмотрел он на друзей.
— Эх, и попляшет Альбус, увидев, что потомки Кадма в книге есть, а Антиоха нет! — Кантанкерус уже не сдержал хохот.
— Да полно, — отмахнулся Гораций. — Знает ли Альбус, что он потомок какого-то там Антиоха? Мы ведь с ним в детстве были приятелями… Он всегда смеялся над почитателями чистой крови. Не удивлюсь, если и Ликаону внушил такие сумасбродные взгляды тоже он. Когда-то в библиотеке я слышал, как он доказывал маленькому Финеасу, что знатные предки и родовые реликвии ничего не значат.
— Есть еще одно «но»… — замялся Гектор. — Не стоит, пожалуй, чтобы все выглядело так очевидно… Что кто-то с кем-то свел счеты… — поводил он неуверенно рукой. — Предлагаю взять некоторых предателей крови, чтобы всякой швали… — брезгливо скривился он, — нечем было крыть.
— Пожалуй… — Гораций покачал головой, словно размышлял над предложением. Его взгляд остановился на стоящих поодаль старинных волшебных шахматах. В отличие от большинства комплектов у Ноттов фигурки были не белые и черные, а красные и белые, что придавало им особый шарм. Рядом горела маленькая свеча, то освещая, то опуская в тьму пожилого белого короля.
— Можно вот взять, например, Уизли и Пруэттов, — поддержал приятеля Гектор. — У последних в роду были магглокрвки… Но не страшно…
— А я бы взял еще и несколько нуворишей, — рассмеялся Нотт, рассматривая потухшую трубку. — Всяких Роули-Фоули и Флинтов… Пусть-ка газетчики погрызутся, как они там оказались!
— Крейвудов только не берите, — скривился Слагхорн.
Гектор хохотнул в кулак. Кантанкерус посмотрел на него и тоже усмехнулся «улыбкой пирата», как называли ее друзья.
— Старые обиды не прощаются? — рассмеялся хозяин. Трэверс, не выдержав, вынул из рта трубку.
— Итальянцы говоря: «Дурак мстит сразу, а трус не мстит никогда», — важно пошевелил шеей Гораций. — А итальянцы — народ мудрый.
— А Принцев? — неожиданно мягко спросил Нотт. — Может, все-таки взять?
— Смешно, — отмахнулся Гектор. — Самые подлые из нуворишей. Основателя рода, наверное, еще помнят хотя бы из рассказов: как он женился на уродливой и слабоумной девице ради приданого и положения в свете, как засек до смерти воспитанника и довел дочь до самоубийства… Они вечно вляпываются в грандиознейшие скандалы. Нет-нет.
Комната между тем наполнялась удушливым дымом.
— Я все же понимаю, джентльмены, — вздохнул Гораций, поморщившись. — Неужели это настолько приятно?
— Вам не понять, старина, — усмехнулся Нотт.
— Мы с вами одногодки Кантанкерус. Так что — от старины слышу, — весело ответил зельевар, глядя, как Гектор, оторвавшись, наконец, от трубки, отпил чай.
— Видите ли, дорогой друг… Каждый курильщик мечтает повторить вкус первой затяжки, — заметил Трэверс. — Это совершенно невероятное ощущение блаженства: все невзгоды позади, ваше тело оторвалось от земли и полетело в какую-то счастливую звездную даль… Беда в том, что повторить до конца счастье первых затяжек мы никогда этого не сможем…
— Как и счастье первой любви, — вздохнул Гораций.
— Однако, джентльмены… — неожиданно сказал Кантанкерус, глядя на часы в виде грифона, — половина первого ночи! Предлагаю перенести обсуждение на другой раз.
— И правда… Неужели вы до сих не можете пропустить супружеский долг? — шутливо погрозил пальцем Гектор.
— Дружище, недалек тот день, когда вы сами все познаете с миссис Трэверс. Точнее, Клеметиной Трэверс, — обнажил он зубы.
— Это все ваши фантазии, — Гектор потупился и недовольно засопел. Слагхорн встал и поправил позолоченные пуговицы фрака.
— Предлагаю субботу, — неожиданно кивнул Нотт. — Может, посидим на природе?
— Хорошая идея, — улыбнулся Гораций. — Мужской пикник и заодно мальчишник Гектору… Не краснейте, друг мой: самое время его провести! Да, друзья: пищу для желудка я беру для себя, а пищи для ума жду от вас.
— Решено, — кивнул Гектор. — Представлю вам в субботу полный список.
Примечание:
В главе частично использована классификация магических родов, разработанная пользователем Готлиб. Авторы выражают признательность.