— Я обнаружил, что могу проваливаться в память любых людей, меня окружающих, и подумал, что смогу и тебя пригласить в свои воспоминания. А так как я все это переживал лично, то все запахи и ощущения сохранились. Мне даже думается, что, когда я сейчас поем и выйду на балкон, то мы сможем съесть по бутерброду или яблоку, правда это будет понарошку и от этого прошлое не изменится, но вкус и временную сытость мы почувствуем.

Драко во все глаза смотрел на Гарри. Какие еще силы ему подвластны? Есть ли у него предел возможностей? Подумать только — съесть бутерброд, запечатленный в памяти годы назад! Это противоречит любым законам волшебства. Каждая минута, проведенная с ним, таила в себе новую неожиданность. «Он никогда не перестанет меня удивлять!» — подумал Драко.

Тут Гарри встал из-за стола и потянулся, похрустывая суставами, разминая затекшее тело. Достал палочку из кармана и одним жестом приказал раздвинуться портьерам. Еще одно заклинание — и защелкали, раздвигаясь, ставни. В комнату хлынул ослепительный, после сумрака, свет. Еще раз потянувшись и сделав пару резких движений корпусом, Гарри прошел мимо своих «гостей» к балконной двери, прятавшейся за одной из портьер. Открыл дверь и вышел на широкий полукруглый балкон. Облокотился на каменные перила и, зажмурив усталые глаза, подставил лицо солнцу, как раз выглянувшему из-за легких кудрявых облаков. Встряхнув отрастающей шевелюрой, заклинанием призвал очки, лежащие на столе в кабинете, и оглядел свои угодья.

Его незримые гости тоже прошли на балкон, и Драко впервые увидел Поттер Мэнор. Балкон находился в самом центре здания на уровне четвертого этажа над самым крыльцом. Перегнувшись через широкие перила, блондин рассмотрел подъездные пути, позволяющие гостям, приехавшим на каретах, выходить прямо под широким каменным козырьком, защищающим крыльцо от дождя и снега. Левое и правое крылья дома описывали изящный широкий полукруг, как бы приобнимая ухоженные газоны и дорожки, ведущие вглубь сада. В центре широкой поляны был большой мраморный фонтан, выполненный в традиционном для чистокровных магов стиле. В центре скульптурной группы была гигантская змея, лениво поворачивающая голову и обливающая другие скульптуры водой. Иногда она проползала между ногами коней и единорогов, заставляя их почтительно отступать и склонять головы. Когда ей казалось, что они недостаточно расторопны и вежливы, змея приподнимала свое мощное тело и раздувала широкий капюшон, ясно дающий понять, что она – кобра. Тогда животные испуганно шарахались и спрыгивали в бассейн, окружающий их площадку, и еще долго не смели вернуться на пьедестал. Змея, оставшись одна, довольно сворачивалась на камне и засыпала, пригретая скупыми лучами осеннего солнца. Драко, открыв рот, смотрел на это чудо. Даже в Малфой Мэнор фонтан был не в пример скромнее, хотя до сих пор считалось, что он один из лучших в частном владении в Британии.

— Что же служит им магическим генератором? – шокировано спросил он у Гарри.

— У каждой скульптуры свой магический амулет, соответствующий их породе. Только у кобры сердце мантикоры, так как магических змей очень мало, и они слишком ценны для такого использования. Мне сказали, что после спячки, в которой было поместье, они стали еще сильнее, и теперь их не надо менять еще лет двести, — Гарри был очень горд своим фонтаном, словно сам его построил. – Знаешь, эту кобру зовут Пушинка. Можешь себе представить? Я когда с ней разговорился, и она представилась, я чуть со смеха в фонтан не свалился! Пушинка! Это же надо!

Драко тоже заулыбался – имя было явно не для такой малахитовой громадины. В этот момент Гарри-воспоминание резко выпрямился и, стукнув себя кулаком по раскрытой ладони, сказал:

— Решено! Я так и сделаю!

— Что ты там решил? Ты знаешь, что говорить с самим собою – это дурной знак, попахивающий Мунго? – поддел Драко.

— Я решил, что сделаю все, чтобы стать достойным своего наследия. А на счет Мунго… Знаешь, если бы я не принял это решение, то вполне возможно туда в итоге и попал бы, — грустно сказал Гарри. – Я вполне мог свихнуться.

— А почему ты глушил свою боль кофе, а не надрался пару раз виски как следует?

— Потому, что я пообещал умирающему Кричеру никогда не напиваться так, как напился после посещения твоего поместья, помнишь я рассказывал? Он меня тогда вытащил из бара полуживого. У меня началась тяжелая депрессия из-за того, что я растерял все свои жизненные ориентиры. Я не знал, как жить дальше после победы, обернувшейся таким оглушительным для меня провалом. Это очень тяжело – видеть, что то, что творилось с проигравшей стороной – моих рук дело. Я не для этого убивал Волдеморта, чтобы участвовать в продолжении издевательств над людьми. Мы ведь вели себя по-свински с вами со всеми. После такого краха я почти год нигде не появлялся, мне ни до чего не было дела, я просто заперся в доме крестного, начал пить, но тут пришло известие о наследстве. Я взял себя в руки и начал налаживать свою разваливающуюся жизнь вдали от победителей. И только я начал собирать вещи для переезда в Поттер Мэнор, как у меня на руках умирает домовик, который сделал для меня очень много. И единственной его просьбой было, чтобы я никогда больше не напивался с горя. С радости – пожалуйста, но не с горя… Я не смог ему отказать в последней просьбе. Я поклялся, что никогда не буду так напиваться, и он умер спокойно, как будто заснул… Слава Богу, что перед смертью он разрешил мне не вешать его голову на стену. Брр! Ужасный обычай! Я потом все эти головы поснимал и в кладовку сгрузил. А дом закрыл и уехал в свое поместье обживаться. Как я тебе уже говорил – это было еще то приключение. Но через полгода я смог уладить все дела. Начал ухаживать за Джинни… Чем это закончилось, я уже рассказывал.

Драко во все глаза смотрел на Гарри и думал, что его мысль об удивительной способности Поттера открываться бесконечно новыми гранями невероятно справедлива. Кто бы мог заподозрить в нем подобную чувствительность и самосознание? Гарри всегда казался человеком поверхностным, конечно очень ответственным и порядочным (кто-то другой давно бы послал Дамблдора со всеми его пророчествами), но недалеким и простоватым. В Слизерине его всегда считали только пешкой Дамблдора с интеллектом, как у зубочистки. А тут… Драко подумал, что если бы он не был уже так безоглядно влюблен в Поттера, то именно сейчас полюбил бы его со страшной силой. Гарри же, стряхнув с себя задумчивость, предложил Драко спуститься в сад и погулять там, объяснив это, что пока в доме не происходит ничего примечательного. Согласившись, Драко подумал, что они сейчас пройдут по коридорам и залам Поттер Мэнор, и он успеет разглядеть поместье поближе, но Гарри просто перенес их в центр сада и предложил присесть. Драко немного покачнулся от внезапно изменившейся обстановки — так это было неожиданно! Осторожно опустившись на скамейку, Малфой заметил, что облака полетели по небу невозможно стремительно, а солнце, словно по волшебству, быстро побежало по своему извечному пути. Переведя изумленный взгляд на Гарри, Драко стал ждать объяснений. Тот ему рассказал, что до следующего ключевого события должна пройти неделя. Перескакивать сразу в эти воспоминания для него было страшно и тяжело, и поэтому он решил немного отсрочить неизбежное, морально к нему подготовиться. Тем временем успела наступить ночь, и небо украсилось миллионами сверкающих звезд, судорожно подмигивающих сидящим на скамейке парням. Луна с несвойственной ей торопливостью пролетела по небосводу, оставляя за собой еле заметный светящийся след. Драко завороженно смотрел, как на востоке разгорается поспешная осенняя заря, и солнце, едва успев встать, скрылось за хмурыми облаками, вскачь несущимися друг за другом. Это было что-то невероятное! Но, переведя взгляд на Гарри, Драко вдруг увидел, что тот едва заметно дрожит. И вовсе не от холода. Бережно взяв его холодную, нервно подрагивающую ладонь в свою, Драко поднес ее к губам и подышал, согревая. Тот, не отрываясь, следил, как Малфой неторопливо, пальчик за пальчиком, нежно целует его ладонь, проводя губами по их общему шраму-молнии. Это напомнило Гарри их первый поцелуй у дверей библиотеки на Острове. Окружающий мир и грядущая неизбежная встреча с неприятными воспоминаниями отступили, остались только эта ласка, нежные губы любимого и волшебство, происходящее между ними. Дрожа, но уже от страсти, Гарри нетерпеливо притянул Драко к себе. Тот, не особо церемонясь, забрался к нему на колени, оседлав его бедра. Запустив руки в волосы, он притянул голову этого невозможного парня к себе и впился в него губами, словно от этого зависела его жизнь. Гарри глухо простонал ему в поцелуй и, крепко обняв за талию, прижал к себе, всем телом ощущая жар, исходящий от Драко. Они целовались, сжимая друг друга в страстных объятиях, и весь мир мог катиться ко всем чертям. Дни сменялись ночами, звезды перемигивались с солнцем, а они все также пили, смаковали свою страсть, и было в этом что-то символичное и непостижимо-правильное. Любовь, живущая сквозь века…