Ей всегда говорили, что из людей, закончивших Хаффлпафф, получаются только скучные библиотекари или – как же их называют маглы? – ах да, офисные клерки. Серые и однообразные колесики в механизме, запущенном новым министерством. И хотя все ее детские воспоминания единогласно подтверждали этот факт, ей совершенно не хотелось жить таким будущим.
Она помнила себя тихой, скромной и прилежной хорошисткой. В школе она неплохо играла в квиддич и почти не получала взысканий от Филча. Но при этом она никогда ничего не выигрывала, ни в чем не была лучше всех. У нее было несколько подруг, имена которых вырисовывались в памяти плоскими печатными буквами – отдельно от их обладательниц. Мальчики смотрели на нее с прохладным интересом и иногда приглашали на короткие свидания. А еще она почему-то хорошо помнила лица нескольких студентов с других факультетов. В памяти не осталось ни имен, ни фамилий – только лица, жесты и рыжие волосы разных оттенков: от огненно-красного, как у нее самой, до золотисто-оранжевого, как у тех близнецов с Равенкло, которые… а что, собственно говоря, которые? Она ведь никогда даже не здоровалась с ними. В то время в Хогвартсе вообще было много рыжих – по одному, а то и по два на каждом факультете, кроме, пожалуй что, Гриффиндора.
Иногда она немного завидовала тем, кто умел быть лучшим. Она чувствовала, что тоже так сумела бы, но почему-то все никак не могла. Неизбежность прочимого Хаффлпаффом будущего выводила ее из себя. Однако окончив школу, она обнаружила, что так ничего и не сделала, чтобы что-то изменить. Тогда – полтора года назад – она безумно разозлилась на себя за это и с тех пор решила жить по-новому, что и получилось у нее на удивление легко.
Теперь прошлое казалось ей придуманным и ненастоящим. Она жила в бешеном ритме – ярко, жадно, будто в компенсацию потерянного времени. Утром она бежала на курсы целителей, вечером – помогала в книжном магазине на Косой аллее, два раза в неделю брала уроки полетов.
Друзей у нее было по-прежнему мало, но зато те, что были – пусть и немного странные, но зато надежные – ее абсолютно устраивали. Встретила она их случайно.
Как-то раз после занятий мать попросила ее за чем-то сходить к мадам Малкин. Решив срезать путь от института до магазина, она пошла мрачноватыми тонкими улочками, которые вывели ее в самый конец Косой аллеи. Ее внимание привлекла смело оформленная витрина книжной лавки – очень маленькой, но яркой и опрятной. «Семья Лавгуд. Библиотека для чтения»*, — гласили мерцающие буквы на деревянной табличке. Под табличкой была аккуратно прибита полочка, на которой стоял старый детский башмачок, магически окрашенный в фиолетовый цвет. Заклятие было, судя по всему, некачественное, и потому некогда яркий фиолетовый теперь пестрел частыми цветными разводами. Башмачком полагалось стучать в дверь.

Лавгудов она помнила еще со школы: фамилия тут же всплыла в ее памяти и робко соединилась с ясно прорисованными лицами двух Гриффиндорцев – Луны и Драко. Она помнила, что эти двое – брат и сестра – были козлами отпущения для преподавателей и студентов. А их отца обвинили в пособничестве Дамблдору, но потом неожиданно оправдали и отпустили. Впрочем, это не вызвало ни у кого удивления, поскольку нести наказание за чужие преступления было семейным везением Лавгудов. Она подумала, что должна была бы ненавидеть их, ведь один оборотень из армии Дамблдора убил ее сестру, но вместо ненависти она почему-то испытывала желание поговорить с ними и что-нибудь выяснить – что именно, она пока не знала. Единственное, что она знала совершенно точно – это то, что ей очень хотелось, чтобы эти люди были действительно невиновными. Мама всегда говорила ей, что никогда нельзя судить о человеке по тому, что о нем говорят другие. В особенности, тогда, когда сам человек нравится тебе больше тех, кто говорит о нем плохо.

В тот вечер она стояла, опустив голову, перед входом в магазин Лавгудов и убеждала себя в том, что ей прямо сейчас совершенно необходим новейший выпуск ежегодного сборника «Глас медицины». Министерство советовало благородным магам держаться подальше от Гриффиндорцев, но сейчас ей больше всего хотелось наплевать на эти не вполне мягкие рекомендации и позволить себе войти в согретый свечами магазинчик, пахнущий уютом. В любом случае, к благородным магам, по крайней мере, по меркам нового правительства, она себя не относила. К тому же она не помнила, или же просто не задумывалась о том, хорошо ли было жить при старом Министерстве, а вот новое ей нравилось все меньше и меньше. Но об этом нельзя было рассуждать. Нельзя было даже думать.

— Добрый вечер, мисс. У нас принято стучать, — она и не заметила, как открылась дверь.
Она не подняла головы, чтобы посмотреть в лицо мистеру Лавгуду. Ей были видны только складки его нелепой ярко-синей мантии и сложенные на груди руки в белых перчатках.
— Я бы хотела… «Глас медицины», сэр, — автоматически ответила она.
— Боюсь, я не могу вам помочь, мисс. Мы занимаемся детской литературой, — голос хозяина звучал вежливо, но настороженно.
Она молчала. А потом, наконец, подняла глаза и заговорила быстро, без улыбки.
— Мистер Лавгуд, я училась в Хогвартсе в то же время, что и ваши дети. У вас случайно не найдется для меня работы? Меня зовут Джинни Тонкс.

* * *
Недавнюю войну пережили далеко не все, причем подавляющее большинство уцелевших составляла молодежь. Однако и те не всегда были способны вернуться к нормальной жизни. Больница Святого Мунго была переполнена, целителей не хватало. Число жизнеспособных магов сократилось в разы, многие семьи были разлучены смертью и тюрьмой, поэтому сейчас люди особенно дорожили любыми, даже самыми дальними родственниками. После войны британское магическое сообщество, вероятно, впервые в истории столкнулось с проблемой воспитания детей. В Англии маленькие волшебники до одиннадцати лет традиционно воспитывались дома, но теперь это стало весьма проблематично, поскольку делать это было некому.
Муж Андромеды Тонкс был убит людьми Дамблдора, а старшая дочь погибла в Последней битве от руки собственного супруга-оборотня, оставив после себя ребенка. Тедди тогда был всего месяц от роду.
Миссис Тонкс стала одной из первых, кто организовал детскую воспитательную группу для магов-дошкольников. Сейчас в ее группе было уже около двадцати детей, но она ни разу не обращалась ни к кому за помощью. Ее терпению мог бы позавидовать любой преподаватель, а тому, как она легко справлялась с детишками, начиненными юной взрывоопасной энергией, удивлялись и строгие коллеги, и привередливые родители. На работе миссис Тонкс чувствовала себя нужной, полезной и успешной – и мысли об этом придавали ей силы, чтобы усмирять маленьких волшебных чудовищ. Однако возвращаясь вечером с работы, она чувствовала себя абсолютно бессильной и никчемной, потому что какой смысл гордиться своим умением обращаться с детьми, когда не можешь справиться с проблемами в собственной семье? Дома ее ждало непробиваемое глухое молчание внука и сдержанные улыбки теперь единственной, но бесконечно далекой дочери.
Андромеда Тонкс была доброй женщиной, хорошей матерью и заботливой бабушкой. Она никогда не ругалась с дочерью и всегда интересовалась ее жизнью. Миссис Тонкс даже могла бы сказать, что они жили дружно. Однако между ними была пропасть, глубокая, как черный беспамятный колодец. Джинни всегда была вежлива и приветлива, иногда весела, но никогда до конца не искренна, а Андромеда – нарочито ласкова и неспокойна. Они очень хорошо относились друг к другу, но были при этом совершенно чужими людьми – не в том романтическом смысле, который придают этому понятию авторы чувственных романов, а просто обыденно чужие. Разные характеры, привычки, ритм жизни и даже внешность – у них не было ничего общего, кроме официальных документов, подтверждающих их прямое родство, да общих воспоминаний. Оставаясь вдвоем, мать и дочь чувствовали одинаковую неловкость – ту, что испытывает нежданный гость, вынужденный задержаться допоздна в малознакомом доме. Поэтому обе они в домашние часы старались занять себя каким-нибудь делом или играли по очереди с Тедди. Мальчик – для обеих женщин намного более родной, чем они сами друг для друга – объединял их одним большим горем и огромной радостью.

* * *
Она проснулась в суматохе, когда будильник уже отзвенел. С первым дребезжащим звуком она, не открывая глаз, протянула руку, смахнула его с тумбочки и снова зарылась веснушками в подушку. Она даже не прерывала сна, а будильник все звенел и звенел, пока не кончился охрипший завод. Потом он в последний раз тоненько, с придыханием пискнул – и только тогда она села, наконец, на кровати, разбуженная наступившей тишиной. На часах было восемь, на календаре – суббота. Она схватила палочку и, путаясь в простыне, побежала в ванную в надежде, что к тому времени, как она выйдет из душа, мама с племянником уже уйдут.
— Джинни! – донеслось до нее снизу.
Она уже почти успела защелкнуть дверь ванной.
— Джинни! Я же слышу, что ты не спишь! — голос уже ближе.
Сейчас раздастся шум первой расплескавшейся воды в душе.
— Джинни. Почему ты все время убегаешь? Я же спешу.
Дверь в ванную со щелчком открылась от молчаливого заклятия, и на пороге появилась мама, одетая по-уличному. В руке она сжимала незнакомую газету, что было необычно, потому что они не выписывали газет. Мама улыбалась, снисходительно и устало. У ее ног переминался с ноги на ногу сонный, растрепанный, но уже полностью собранный Тедди. Крепко вцепившись в ее одежду, он с интересом посматривал из-под темных ресниц на растерянную Джинни. Спустя мгновение Тедди отпустил зажатый в кулачке спасительный подол бабушкиного платья и бросился к своей тете. Он с разбегу обхватил ее ноги руками и поднял на нее довольное лицо. Волосы его зажглись ярким пурпурным – любимым тетиным цветом. Таким, молчаливым, но искренним, было его обычное утреннее приветствие. Тедди было уже почти три года, но он до сих пор не начал говорить – понимал все, а говорить отказывался наотрез.
Джинни осторожно расцепила руки племянника, прошептав ласковое «доброе утро». Она поежилась в складках утреннего халата и вежливо ответила на мамину улыбку, но вопрос предпочла проигнорировать.
— Откуда у тебя газета? – спросила она.
— Сегодня утром какой-то паренек приходил, темненький, в очках. Он мне сказал, что газета валялась на дорожке у дома, вот он и решил нам ее занести.
— И что пишут?
— С Перси беда, — Андромеда взглянула на часы, — на, прочти, а то мы с Тедди уже опаздываем. Да, дорогая, я хотела тебя попросить, чтобы ты сегодня забрала Тедди после работы. Мне нужно будет съездить в больницу. Все-таки Перси – наш единственный родственник. В кого тебе еще быть такой рыжей!
— Дальний родственник, — буркнула Джинни и тут же добавила: — Хорошо, конечно заберу.
Андромеда благодарно кивнула дочери и, подхватив Тедди, аппарировала с изящным хлопком. На туалетном столике остался лежать свежий номер Ежедневного пророка, открытый на первой странице. С черно-белой колдографии на Джинни смотрело бледное и надменное лицо Перси Харриса.

«Сегодня ночью было совершено покушение на начальника Третьего отделения тайной министерской полиции** Перси Харриса – последнего из старинного рода Харрисов, который был практически полностью вырезан во время войны с Дамблдором. Перси Харрис был отравлен неизвестным зельем, входящим в состав обезболивающей мази, которую он использовал от головной боли.
Сейчас пострадавший находится в реанимационном отделении больницы Святого Мунго. По словам целителей, по принципу действия использованный яд можно сравнить с поцелуем дементора. В настоящий момент надежды на то, что Харрис придет в себя, нет.
С помощью детектора заклинаний было установлено, что мазь была создана волшебной палочкой (орех и волос сфинкса), принадлежащей Фреду Уизли, одному из владельцев популярного среди школьников магазина Weasley Wizard Wheezes. По этому поводу сегодня на рассвете был собран Чрезвычайной суд. По решению судьи, Фред Уизли был приговорен к двадцати годам Азкабана, а магазин Weasley Wizard Wheezes – закрыт. Кроме того, было доказано, что Джордж Уизли, близнец обвиняемого и совладелец упомянутого магазина, не был причастен к совершенному преступлению и даже не догадывался о намерениях брата.
Сейчас тайная полиция проводит расследование по поводу того, как отравленная мазь могла попасть к Перси Харрису.
(подробности на стр.14)
Материал подготовила Гермиона Грейнджер.
Колдограф Пэнси Паркинсон.»

«И здесь эти две министерские вороны, Грейнджер и Паркинсон! Тоже мне, рупор государственной политики», — со злостью подумала Джинни и не стала читать подробности. Она сложила газету и включила, наконец, воду в душе.

* * *
С последними лучами недолгого февральского солнца Джинни вышла из «Библиотеки для чтения». Зима мгновенно стянула морозом ее щеки и слепила влажные от каминного тепла ресницы. Джинни выдохнула белый пар и впустила в легкие холод. Ветра не было, и снег неподвижно лежал на земле и крышах. У Джинни было еще два часа до того времени, когда нужно было забирать Тедди, и она решила прогуляться по Косой аллее – в сторону ярких слепящих огоньков магазинов. Работая у Лавгудов, Джинни предпочитала не появляться в людной части торговой улицы.
С тех пор, как она в последний раз здесь была – около года назад – здесь ничего не изменилось. Вот лучший магазин мантий мадам Малкин, вот изысканные перья Борзописца, а блестящая витрина с огнедышащей вывеской Все для квиддича, как обычно, облеплена подростками, которые возбужденным шепотом обсуждают недавние победы сборной Англии. А прямо за Все для квиддича – веселый, шумный магазин приколов близнецов Уизли с…тусклыми, заклеенными изнутри темной бумагой стеклами. Джинни только сейчас сопоставила написанное в газете с реальностью: магазин был безнадежно, бесповоротно закрыт. Увядшая мишура, свисающая с крыши, казалась мертвой. Джинни остановилась у заколоченной двери и только теперь заметила сидящего на деревянных ступенях человека. Одного взгляда хватило, чтобы в ее голове произошло еще одно сопоставление: один из близнецов с Равенкло, призрак школьных воспоминаний.
Он сидел на снегу, ссутулив худые плечи. Без куртки, в одном свитере, похожий на выставленную из дома бронзовую статуэтку. У него была смешная шапка с пушистым зеленым помпоном и темные глаза. Из-под шапки выбивался беспорядок золотисто-оранжевых волос, на вид таких мягких, что Джинни захотелось дотронуться до них рукой.
— Джордж!
Еще до того, как он обернулся, Джинни уже совершенно точно знала, как он поведет плечом, как дернется в уголке его рта насмешливая ямочка, как соберутся у висков мелкие мимические складки, когда он улыбнется, как сморщится под правым глазом самая забавная из его веснушек – единственное его отличие от Фреда. Как странно и как беспокойно было смотреть в лицо этому человеку, с которым она не говорила ни разу в жизни, но которого, кажется, знала лучше самой себя. Поймав взгляд его коричневых глаз, Джинни с удивлением встретила в них ответное беспокойство.
— Ты тоже это чувствуешь? – спросила она, боясь показаться слишком радостной: она уже предполагала, как будет звучать его голос.
— Я все чувствую, — гордо отшутился Джордж и поднялся со ступеней: теперь он смотрел на нее сверху вниз знакомым близким взглядом. – А ты…
— Джинни Тонкс, мы… я училась…
— На Хаффлпаффе, на три курса младше нас, я помню, — насмешливо продолжил он, отряхиваясь от снега ловким птичьим движением. – Что ж, здравствуй, Джинни Тонкс. Полагаю, не нужно спрашивать, откуда ты знаешь, что я Джордж, — он неопределенно кивнул на размокшую в снегу газету.
— Не спрашивай, — пожала плечами Джинни и сощурилась.
— И не буду! – возмутился Джордж и, подмигнув, добавил: — Ты мне сама все расскажешь.
— Тогда пойдем, — неожиданно для себя сказала она.
— Пойдем, — согласился он.
— А куда?
— Да хоть сюда, — он махнул рукой в вязаной варежке в сторону ближайшего кафе — Мне все равно теперь идти некуда.

А потом были словесные дуэли с победами и поражениями, горячий чай и мягкие цветные шарфы, созданные из бумажных салфеток. Казалось, что все шло слишком просто, слишком хорошо, чтобы быть настоящим. Но ведь случается же так, что людям не нужно даже знакомиться, чтобы узнать друг друга. Она смеялась, чтобы не вынуждать его говорить о брате – да и зачем о нем было говорить, когда все, кроме жалости, было уже высказано в газетах, а жалость Джорджу Уизли была ни к чему – а он смешил ее, заставляя верить в самые невероятные шутки, но при этом никогда не обманывал. Когда им не хотелось смеяться, они говорили – удивляясь, узнавая, вспоминая, рассказывая. Когда не хотелось говорить – молчали, отбивая пальцами ритм своей грусти на столике в кафе.

Тот вечер закончился быстро. Той ночью ничего не случилось. Но тот день оказался спасительным для обоих.

— Знаешь, почему ты Джордж? – спросила Джинни, когда они стояли у калитки ее дома под ошарашенным взглядом маленького Тедди.
— Знаю, — ответил он, наклоняясь к ее лицу так, что они увидели свои отражения в глазах друг друга.
— У тебя под правым глазом веснушка в форме снежинки. У Фреда такой нет, — прошептала она и почувствовала, как его губы улыбнулись, так и не коснувшись ее губ.

* * *
С тихим свистом и светло-зеленой вспышкой из камина вылетело немного сажи, которая в несколько темных следов достигла кресла в углу кабинета Лорда Министра.
— А вот и ты, Гарри. Какие новости? – поинтересовался Лорд.
— Новости разные, мой Лорд, — ответил Гарри, бросая мантию-невидимку на кресло.
— Тогда начни с хороших, — предложил Лорд.
— Харрис навечно заперт в Мунго, а Фред Уизли в Азкабане.
— Эти новости уже давно в газетах, мой дорогой. Твоя подружка Грейнджер неплохо сработалась с Паркинсон.
— Она мне не подружка, — глухо сказал Гарри.
— Ну, почему же, — возразил Лорд, властно проникая в мысли Гарри, — вот они, твои воспоминания. Все здесь, в твоей голове.
— Но ведь тогда я не знал правды! Откуда мне было знать, что меня предали?!
— Успокойся, мой дорогой. Все люди совершают ошибки, но только слабые жалеют о них, а сильные – используют в своих целях. Расскажи мне лучше о других новостях. Как там наша белая королева?
— Сделала свой ход, — принял игру Гарри. – И, как вы и предполагали, уже по уши влюблена в собственного брата.
— А Уизли?
— Думаю, это взаимно, мой Лорд.
— Прекрасно! – одобрительно кивнул тот. – Теперь он уж точно отвлечется от своего братца. Он ведь, в отличие от тебя, ни за что не втянет женщину в свои глупости.
— Простите, мой Лорд, но вы плохо знаете Джинни.
— Не смеши меня, Гарри! Я знаю ее куда лучше тебя. Я ведь видел ее, если можно так выразиться, с изнанки – тогда, в Тайной комнате.
— Тогда вам должно быть известно, что она не остановится перед опасностью и никакой Джордж ее не удержит!
— Милый мой мальчик, — снисходительно сказал Лорд, — твой Джордж конечно редкостный мерзавец, но он не дурак. Он знает, что Фреду сейчас безопаснее быть в Азкабане, чем на свободе. Знаешь, подчиненные очень уважали и ценили Перси, потому что думали, что я ему доверяю. Так вот, я бы никому не пожелал иметь среди врагов всю тайную полицию. А сейчас, Гарри, иди и выспись. Тебе нужно набраться сил.
— Мой Лорд, есть еще один очень важный для нашего дела вопрос. И он не ждет.
— Я слушаю тебя, — разрешил Лорд и мысленно усмехнулся тому, как мальчишка научился ему перечить – вежливо, но неуклонно: за этим глаз да глаз!
— А вы не боитесь, что наши влюбленные о чем-нибудь догадаются? Не слишком ли это подозрительно – то, что совершенно незнакомые люди так хорошо друг друга знают?
— Я удивляюсь тебе, Гарри, — терпеливо улыбнулся Лорд. – Ты же был влюблен и должен знать, что они все будут списывать на какую-нибудь сентиментальность вроде «мы созданы друг для друга».
— Дело в том, что в последнее время в Мунго начали поступать жалобы о частичной потере памяти, — не унимался Гарри.
— Это ничего. Было бы хуже, если бы они не поступали, — спокойно ответил Лорд.
— Почему?!
— Потому что если бы люди действительно хоть что-нибудь вспомнили, то ни за что бы не обратились за помощью в государственную больницу. А теперь иди спать. На сегодня хватит разговоров.

________________________________________________________________
* «Библиотека для чтения» — ежемесячный русский журнал универсального содержания, выходивший в Санкт-Петербурге в 1834—1865 под редакцией О.И.Сенковского. Первый многотиражный журнал в России.
** Аллюзия на политическую систему, существовавшую в России при чрезмерно подозрительном, жестоком и властном императоре Николае I. В целях предельной централизации власти была создана личная Его Императорского Величества канцелярия, включающая шесть отделений. Третье отделение было самым могущественным, это была секретная служба, обладающая большой властью и широкими полномочиями.