День угасал, как и все вокруг. Стихали звуки, топот копыт норманнских лошадей становился еле различимым в сумеречном тумане. И вместе с сумерками наступала тишина. Напряженная, как натянутая тетива, прозрачная как острый осколок стекла, ожидающая. Не было больше слышно криков или лязгов оружия и доспехов. Все замерло, созерцая оставшийся разор.
Немного погодя, люди, что остались в живых, начали приходить в себя. Кто-то искал своих близких среди лежащих тут и там грязных искалеченных тел… кто-то помогал раненным, переносил их под крышу… вдалеке плакали дети и цеплялись за юбки краснолицей растрепанной женщины…
Почему-то именно сейчас Ровена подумала о родителях. Она очень редко обращалась к этим мыслям, она запретила себе даже мельком касаться этой темы, дабы не бередить и без того саднящую рану. Но сейчас воспоминания разом нахлынули на нее.
Ровена знала, что значит остаться без близких. Знала, что такое боль потери. Хотя, слово потеря, подумала она, здесь звучит как-то по-собственически. Ты не мог потерять то, чем никогда не владел. Но когда твои близкие покидают тебя, и ты остаешься один, то думаешь лишь о том, что они никогда не обнимут тебя, ни улыбнутся тебе, что они больше не принадлежат тебе, и ты ни в силах это изменить. Ты чувствуешь лишь собственную боль, неимоверную тоску собственника, у которого отняли вещь, и он точно знает, что больше к этой вещи не прикоснется и не сможет ей владеть. Это боль эгоиста…
Сейчас на ум ей пришли где-то прочитанные строчки, что человек умирает столько раз, сколько раз умирают его близкие.
Ведя Афелиата за поводья, она шла среди разрушенных домов, кое-где еще догорающих, среди изувеченных тел и рыдающих людей, и старалась не смотреть вокруг – было просто невыносимо видеть весь этот кошмар. К горлу подкатывала тошнота, а голова шла кругом, ей не хватало воздуха. Хотя может, это просто от зависшего в воздухе дыма.
Сумерки постепенно заполняли пространство, и в мутном небе сквозь рваные грязные облака проступила полная луна. Небо казалось закопченным. Ровена поежилась и обхватила себя за плечи, ей почему-то стало неожиданно холодно – от ночного тумана по телу пробежали мурашки. И еще – ей было немного страшно.
Большая теплая ладонь мягко легла ей па плечо. Она вздрогнула и обернулась – сэр Годрик.
– Все хорошо?.. – обеспокоено поинтересовался Гриффиндор, всматриваясь в ее бледное лицо. Она лишь слабо кивнула в ответ. И перевела взгляд, приглядевшись сквозь туман – к ее удивлению рядом с сэром Годриком стоял священник. Их взгляды встретились, но пастор первым отвел глаза.
Гриффиндор снял плащ со своих широких плеч и накинул на плечи своей подопечной. Ровена бледно улыбнулась в ответ, надеясь, что улыбка выражает благодарность. Раздавшийся в сумерках топот копыт заставил их обернуться.
– Шэклболт, – поприветствовал Годрик подъезжающего на лошади друга. – Мы так и не поздоровались с тобой, дружище. Спасибо, что присоединился к нам.
Сэр Шэклболт спешился и пожал руку Гриффиндора. Лицо его было таким же обеспокоенным, как и у всех.
– Это ужасно, Годрик… просто… ужасно… У меня нет слов. Магглы такие жестокие… Зачем они это делают?.. Зачем убивают друг друга?..
И Ровена горячо согласилась с ним про себя. Он выразил то, что она пыталась сформулировать последние полчаса.
– Магглы?. – резко вступил в разговор священник, вскинув взгляд. – Что за уничижительное слово?.. Мы вполне нормальные люди. Лучше, чем ваши эти… – он умолк, подбирая слова, но затем продолжил свою мысль: – И к тому же, мы сражались, как могли. А эти чужеземцы как раз действовали с подачи волшебников, колдуны хотят захватить наши земли.
Услышав это, Ровена возмущенно воззрилась на священника, смерив его взглядом:
– О чем вы говорите?.. Если среди норманнских захватчиков были волшебники, это еще ничего не значит. Может, магглы заплатили им за помощь?.. Между прочим, мы тоже помогали вам и тоже применяли магию для вашей же защиты… Вы лично обязаны своим спасением сэру Годрику. Как говорится, aliena vitia in oculis habemus, а tergo nostra sunt.
Губы священника задрожали от возмущения, он не мог стерпеть подобных упреков от какой-то девчонки. Кто она такая, что возомнила о себе?.. Он набрал побольше воздуха в легкие, чтобы поставить эту выскочку на место, но громкий голос Годрика Гриффиндора не дал ему возможности продолжить:
– Хватит! – Он примиряющее поднял руку. – Мы сейчас должны думать не об этом, – Годрик задумчиво посмотрел на разрушенные дома и людей, которые в бледном свете луны казались лишь неясными тенями и силуэтами. – Нам надо помочь раненным. Разворошить руины, посмотреть, есть ли там кто-нибудь живой. Потушить еще не сгоревшие дома, пока пламя не охватило лес. И еще – позаботиться об осиротевших детях. – Он посмотрел на священника. – Может, под крышей вашей церкви найдется место и им…
Пастор раздраженно скрестил руки на груди и уставился на Годрика:
– Неужели вы собираетесь заниматься всем этим?.. Это не ваше дело!.. Мы сами позаботимся о наших детях. Успокаивать боль – дело Бога! Как вы вообще можете рассуждать о наших заботах, когда вы не имеете никакого отношения ни к нам, ни к нашей земле, ни к нашей вере… Идите и приносите жертвы своим богам, и радуйтесь нашим несчастьям…
Ровена хотела возразить, но Гриффиндор кинул в ее сторону предупреждающий взгляд, и она лишь возмущенно замолчала, поплотнее укутавшись в широкий плащ сэра Годрика.
Гриффиндор молча всматривался в лицо священника в сумерках.
– Значит, не хотите путаться с язычниками?.. Но ведь это ваши же люди… В любом случае, мы сделаем все, чтобы им помочь, и я надеюсь, что вы присоединитесь к нам. Я могу рассчитывать на вас?..
Священник не смотрел на волшебника. Он лишь двинулся вперед – к людям, бросив через плечо:
– Это не мы присоединимся к вам, а вы – к нам. Я сам займусь раненными и детьми. Когда мы поможем этим несчастным, прошу лишь об одном – уезжайте, как можно скорее… вы – нежеланный гость.
Но тем не менее, в сухом голосе пастора слышались нотки расположения и, возможно, даже благодарности за спасенную жизнь.
Годрик молча кивнул, глядя вслед священнику. Затем повернулся к Шэклболту:
– Я думаю, сначала надо заняться пожарами. Ровена пока может посмотреть есть ли раненные в обрушившихся домах. Она может поднять руины, заклинание левитации у нее получается великолепно, и вытащить людей… Я начну отсюда, а ты можешь взять на себя левый край…
Но Шэклболт лишь скептически посмотрел на друга. Он помолчал, перекатившись с пятки на носок и обратно.
– Знаешь, Годрик, – наконец, произнес он, – не стоит торопиться. Подумай. Никто не просил тебя о помощи. Даже этот маггловский святоша говорит, что нам здесь не место. Магглы неблагодарны. Чем больше ты им поможешь, тем больше они будут роптать на тебя. И потом, это война магглов, мы здесь не при чем.
Годрик резко обернулся к нему. Так резко, что Ровена, наблюдавшая за мужчинами, вздрогнула от неожиданности:
– Это война между норманнами и английским народом, – сквозь зубы проговорил Гриффиндор, его глаза полыхали яростью. – И мы должны держаться вместе. Мы – это магглы и волшебники. Если не хочешь мне помочь, можешь уезжать, я не буду осуждать тебя.
Затем он вскочил в седло и направил лошадь к ближайшему еще горящему дому. Шэклболт кинул беглый взгляд на Ровену и усмехнулся:
– Повезло вам с наставником. А мне с другом. Он ведь прекрасно знает, что я не могу его бросить. Проклятье…
И последовав примеру Годрика, он также умчался прочь, тут же превратившись в еще один неясный силуэт под лунным светом.
Ровена вздохнула, глядя как ее дыхание превращается на холоде в пар. Она думала, что самое тяжелое осталось позади. Самым главным, казалось, было избавиться от чужеземцев. Но, похоже, война только началась.