Дорогой мой друг Дневник, я сейчас в больничном крыле. Мои критические дни и в самом деле критические – я просто истекаю кровью. Настойки мадам Помфри немного облегчают мои страдания, но все равно идти на занятия я не в состоянии, мне нужно лежать. Я разговаривала об этом с моими подругами. У всех цикл проходит нормально. Волшебные прокладки намного лучше маггловских, никто и не думал пропускать занятия по такой причине. Кроме меня. Мне, как всегда, везет, дорогой Дневник. Я до сих пор помню, как это случилось в первый раз. Испугалась сама, а мадам Помфри даже привела доктора из клиники Св. Мунго. Никто не знает, что со мной. Маггловские врачи, к которым меня водила мама, тоже разводят руками – таковы особенности организма вашей дочки. Что ж, утешили!
В обеденный перерыв ко мне пришёл Джеймс. Вряд ли он не знает, что со мной. Он пытался меня развеселить – превратил яблоки в ананасы. Джеймс очень любит ананасы. Как только научился, всегда тыквенный сок превращал в ананасовый во время еды в Общем зале. Затем последовали шутки. О, дорогой Дневник, ты даже не представляешь, как он умеет смешно рассказывать! Лучше всего у него получается перекривлять Макгонагал. Хотя и Флитвику, и Хагриду тоже порядком достается. Он даже умеет забавно блестеть очками, как наш любимый дедушка-директор! Но он это делает не со зла, ему просто нравится шутить! Мой Джеймс – душа компании. Увы, дорогой Дневник, я совсем безнадёжно влюблена в него.
После уроков он снова пришёл ко мне – поддержать боевой дух. Принес мои учебники, чтобы я смогла учить уроки. Потом мы начали целоваться, и все закончилось тем, что мадам Помфри выгнала моего Ромео. Без него мне стало очень грустно.
Я плохо знаю Джеймса, мой милый Дневник. Поздно вечером он как-то умудрился прокрасться ко мне! Мы так чудесно пообщались, пока мадам Помфри видела пятый сон!
——
Когда я вернулась к занятиям, Джеймс был особенно внимателен ко мне: носил мой тяжелый портфель и даже дал списать реферат по защите от темных искусств. Вообще-то, дорогой Дневник, это неправильно, что я списала у Джеймса реферат, но один разочек можно, ведь правда? Я так неважно себя чувствовала, а объясняться с профессором Флитвиком мне неловко, хотя он добрый и очень хорошо ко мне относится. Видишь ли, мой милый Дневник, Джеймс очень хорошо учится. Все ему дается легко и просто, словно он это уже давно знает. Мне учиться очень тяжело. И хотя я почти отличница, все мои хорошие отметки – результат усердного и регулярного сидения за учебниками. Единственный предмет, где я обогнала Джеймса – это зелья и настойки. Впрочем, у Джеймса все запланированные программой зелья получаются довольно неплохо. А ещё наш профессор зелий не хочет связываться с Джеймсом, он прекрасно помнит тот случай, когда несправедливо занизил оценку, а Джеймс пригрозил, что пожалуется куда надо, и у зельеведа будет настоящая инспекторская проверка из Министерства Магии. Он такой, мой Джеймс, дорогой Дневник. Терпеть не может беспочвенных придирок. Зато честно отбывает все заслуженные наказания.
—
Вчера ночью мне исполнилось 17 лет, и я стала женщиной. Да, мой милый Дневник, мы с Джеймсом занимались любовью. И, вынуждена признать, мои страхи на этот счет были напрасны. Это было просто великолепно. Хотя, до сих пор в моей голове не укладывается, что он соблазнил меня. Постараюсь тебе все рассказать. Возможно, это немного успокоит меня. Я не могу отделаться от ощущения, что все было спланировано им заранее.
Джеймс сказал мне, что знает в Хогвартсе одно местечко, которое называется комната по желанию. В ней будет такая обстановка, какую я захочу. Я не очень поверила ему, ведь Джеймс все время шутит. А комната по желанию – это его репетиция к экзамену по заклинаниям и трансфигурации – в этом ему просто нет равных – наверняка наколдовал стол с огромным тортом. Я загадала обстановку маггловского кафе, в котором Джеймс никогда не был. И эта комната действительно внутри выглядела, как шикарное кафе – белая скатерть на столике, мое любимое вино и торт с 17 розовыми свечками. Джеймсу тоже все очень понравилось. Он подарил мне дорогое украшение из золота, уверял, что эта штучка принесет мне удачу. Кстати, он уверял, что купил украшение за свои собственные деньги, которые сам заработал на продаже шуток.
Наверное, все началось с того, что я выпачкалась в крем и Джеймс слизал его с моих губ и щёк. Последовавшие поцелуи опьянили меня гораздо сильнее выпитого прежде вина. Потом Джеймс прошептал, что никогда не видел обнаженной девушки. Я не поверила, и он признался, что видел, но только в журнале, который дал ему (угадай кто!) Блек. Теперь ему хотелось увидеть настоящую, красивую девушку, то есть меня.
– Я знаю, что ты очень красивая, Лили, — шептал он мне, начиная меня раздевать.
Я не знаю, что на меня нашло, почему я разрешила ему снять с меня всю одежду. Самое, что интересное, дорогой Дневник, меня в тот момент не волновало, что я окажусь совершенно обнаженной перед парнем, меня больше беспокоило, что Джеймс заметит одну мою странность. Видишь ли, дорогой Дневник, у меня на теле нет волос, вернее кое-где, на руках, на спине, животе есть еле заметный на ощупь золотистый пушок. Мама даже водила меня к врачу, но тот только развел руками, такой случай в его практике впервые. Я здорова. Но все же я немного запереживала, что скажет Джеймс. Но он ничего по этому поводу не сказал. Откуда-то взялся целый ворох простыней, на который Джеймс уложил меня и принялся ласкать (и совершенно не робко, милый Дневник). О, от этих ласк можно было просто воспламениться! Я не знаю, что он наврал мне про то, что никогда не видел обнаженной девушки, его ласки говорили о том, что он не только видел, но и знал, как и где ласкать. Хотя он и шепнул мне, чтобы я подсказывала, где мне нравится. О каких подсказках он говорил! Меня так распалило, то, что он вытворял, что вскоре я уже хныкала и стонала от удовольствия. Это было так сильно и так сладостно!
Потом Джеймс … взял меня. Не знаю, мой милый Дневник, пожалуй, это довольно точное выражение. Вынуждена признать, что было больно, я даже вскрикнула, но вспомнила, что про боль и кровь девственниц наслышалась ещё с детства. Теперь это произошло со мной. Джеймс получил свое заслуженное удовольствие – очень забавно что-то провздыхал, вдавливая меня в простыни. Тяжело дыша, лег рядом, крепко прижался ко мне. Это было так чудесно, милый мой Дневник. Он целовал мое лицо, перебирал волосы на висках, гладил шею, щеки, плечи. Я прошептала ему, что это мой лучший день рождения.
——
Как прошёл следующий день, — я плохо помню. Уроки, учителя, обед – все как-то летело мимо меня. Я все вспоминала, что было между мной и Джеймсом, и замирала от собственной смелости. Когда я поискала его глазами в грифиндорской гостиной – он снисходительно выслушивал Сириуса, в речи которого мелькало слово «Слинявус». Ну, конечно, что же ещё может интересовать великолепного красавца Блека! Когда Джеймс отделался от своих друзей, то подошел ко мне и спросил, как я. Я не нашла ничего лучшего сделать, как покраснеть. Тогда он меня спросил, хочу ли я повторения вчерашнего. Я, пылая, кивнула.
И тогда я узнала одну из тайн Джеймса – у него есть плащ-невидимка! Даже в мире волшебников эта вещь очень редкая и жутко дорогая. Джеймсу она досталась от дедушки аврора. Мне даже страшно себе представить, как помогал ему этот чудо-плащ в его легендарных школьных проделках! Теперь становится ясно, как пропадают конфискованные Филчем шутки и запрещенные вещи!
Благодаря плащу-невидимке мы благополучно дошли до нашей комнаты. Джеймс жадно на меня набросился. Он также как и я целый день ходил под впечатлением от нашей первой встречи, и теперь умирал от желания. (Это его слова, дорогой Дневник.) Затем он нетерпеливо принялся стаскивать с меня одежду. Он умудрился так сочетать этот процесс с ласками и распусканием рук под ещё не снятой одеждой, что я вскоре слишком явно нетерпеливо дрожала. Две великолепнейшие любовные схватки, мой милый Дневник! Одна лучше другой! У меня не хватает слов, чтобы описать, как нам было хорошо! У меня не получается сдерживать стоны, а Джеймс даже не пытается, более того, он обещает наказать меня, если я буду тихой мышкой, когда он старается изо всех сил. Я не хочу никуда уходить, льну к его теплому телу, он укрывает нас своей школьной мантией.
Немного позже я вспомнила, что мы совершенно потеряли голову и не побеспокоились о предохранении. На что Джеймс ответил мне, что эту проблему он взял на себя. Представляешь, милый Дневник, Джеймс купил себе очень дорогое зелье Бесплодия. Обычно мужчины перекладывают на нас, женщин, эту обязанность, а Джеймс нет.
Похоже, мы уснули. Джеймс разбудил меня уже на рассвете. Мы совсем спятили. А если девчонки увидели, что моя постель в спальне пуста! Джеймс посоветовал мне впредь закрывать её пологом, а на самой кровати делать так, будто там кто-то спит. По дороге в гостиную мы встретили Филча с его мерзкой кошкой. Они зыркали в темноте, а Джеймс прижимал меня к себе. Я дрожала от страха и смущения. Я ужасно не люблю Филча, он такой неопрятный, злой, ненавидит парочек, зажимающихся по углам школы. И вот он, в двух шагах от нас, что-то вынюхивает, выискивает, а Джеймс на зло ему тискает меня! Когда сторож ушёл, Джеймс прошептал мне на ухо, что мечтает заняться со мной любовью под мантией-невидимкой в кабинете этого кошачьего маньяка. Надо ли говорить, что я осталась еле живой от смеха.
—
Мой дорогой Дневник, Джеймс невероятно искушён в постели, я не могу поверить, что я его первая девушка, о чем и заявила ему после нашей третьей встречи. И, представь себе, оказалась права. Джеймс все лето спал с гейлой. Я едва не задохнулась от ревности. Но он успокоил меня, сказав, что это не женщина, а магическая «тварька» – очень красивая, но холодная, как русалка. Она всего лишь тренажер, — уверял меня Джеймс, — разве можно её сравнивать с тобой, твоим теплом, запахом, любовью, в конце концов. Джеймс уверял меня, что за невероятно огромные деньги (гейлы – это очень дорого) Златовласка (ну и имя, правда!? Джеймс называл её Золотко) показала ему как, чего и куда, потому что он, якобы ничего этого не знал (в чем я глубоко сомневаюсь). Тогда я у него спросила, как же это было первый раз, на что Джеймс махнул рукой и рассмеялся: «Поверь, Лили, тебе бы не понравилось, боюсь, что я бы даже не догадался, куда отправить моего милого приятеля Джимми или справился бы со всем, включая предварительные и пост-ласки, за 30 секунд!» Я смеялась, слушая его рассказ, но все же выразила сомнение по поводу его невинности. «Малышка, неужели ты серьёзно полагаешь, что я родился мастером-любовником?» — возразил Джеймс. Я сказала, что именно так и полагаю. Но он только довольно смеялся в ответ: «Просто я привык добиваться, чего хочу. А если уж что-то делать, так делать хорошо. Ты же не забыла, что я отличник в учебе. И если и дальше буду отличником исключительно в учебе, то стану похож на Слинявуса!» Я ответила ему, что у Златовласки этим летом был самый талантливый ученик. Джеймс растянулся в улыбке на всю подушку.
—
Милый Дневник, я спятила, сошла с ума, съехала с катушек! В объятьях Джеймса я теряю голову и позволяю ему делать со мной все, что ему захочется. Он фантастически изобретателен во всем – и в ласках, и в доставлении мне удовольствия, и в месте наших свиданий. Оказывается, комната, где мне так понравилось, не только его. Впрочем, надо быть дурой, чтобы не догадаться, что ею пользуется и Сириус. Но темперамент Джеймса не совпадает с количеством его законных ночей в этой комнате. А я, если честно, резко к ней охладела, когда представила, что там до нас был этот нахал Сириус со своей очередной подружкой. Джеймс ответил, что это не вопрос и он найдёт для нас другое гнездышко. Следующей же ночью он прокрался в мою спальню (только как, ума не приложу, до сих пор ни один парень не смог преодолеть нашу заколдованную лестницу. На это Джеймс ответил, что для него правил не существует, а у парней просто бедная фантазия!). Я жалобно возражала ему, что боюсь, что это немыслимо, со мной в спальне ещё четыре девушки. Джеймс пообещал, что их не тронет и сегодня ночью его единственной жертвой буду я, заткнул мне рот маленькой подушкой, которую притащил с собой. Вскоре я сама зажимала в ней свои стоны, дрожала от страха, что нас услышат, и задыхалась от удовольствия. Джеймс не отпустил меня, пока не получил свое и всласть не настращал, что заберет подушку у испорченной и несдержанной девочки в самый интересный момент. Потом, довольный собой и мной, он исчез под плащом-невидимкой. Я, замирая от страха, выглянула из-за полога. Все девушки мирно спали.
—
Следующая наша встреча была в ванной для старост. Джеймс совсем без руля и тормозов. Он внаглую выспросил у своего друга Люпина, где находится ванная, какой у неё пароль. А вечером под плащом притащил меня туда, завесил полотенцем портрет русалки, чтобы та никому не разболтала об увиденном, и принялся меня купать. Он сказал, что это его личная идея, с гейлой они до этого не дошли, «деньги кончились». Я ужаснулась, неужели то, что он до сих пор вытворял, прежде прорепетировал со своей ненаглядной Золоткой! Но Джеймс только засмеялся и сказал, что большинство уроков потратил на «оттачивание техники непосредственно самого процесса», а по поводу ласк у него был отличный теоретический курс – гейла была ленивая и болтливая. А потом добавил, что только со мной у него рождаются отличные идеи, как повести время. У меня было лучшее купание за всю жизнь (предыдущую, конечно).
—
Я снова в больничном крыле с волшебным кляпом между ног и кучей настоек на прикроватной тумбочке. Мое законное страдание раз в месяц. Но теперь я знаю, за что. За 20 дней моей взрослой жизни я, кажется, уже испробовала всё, что только можно. Не может человек быть так счастлив за просто так, мне было слишком хорошо с Джеймсом все эти три недели.
– Почему тебе так плохо, Лили? – Джеймс прибежал ко мне в обеденный перерыв, эффектно превратил тыквенный сок в ананасовый, но видя мою кислую улыбку, спросил это.
– Не может быть все время хорошо, Джеймс, — вздохнула я.
– Глупости всё это! У тебя так всегда было! Я помню, ещё в 3 классе ты напугала мадам Помфри, она вызывала специалиста из клиники Св. Мунго, потому что с тебя кровь просто лила, не останавливаясь.
– Откуда ты все это знаешь, Джеймс? – удивилась я.
– Потому что с тебя глаз не спускал, испугался, что ты умрешь, и серьёзно обдумывал, что в таком случае сделаю с собой.
– Ты ненормальный! – ужаснулась я. – Разве я тебе тогда нравилась? Ты же был невыносимым шкодником!
– Был, но в тебя влюбился ещё в первом классе. И шкодничал, когда с тобой было все хорошо. А тогда… я серьёзно испугался, что ты чем-то страшным заболела и тебя не могут вылечить!
– А разве не ты потом притащил мне чихающих лягушек – они прыгали по всему больничному крылу, мадам Помфри их ловила.
– А ты смеялась! Когда я подслушал, что с тобой все в порядке, то решил, что немного повеселиться тебе не повредит, — Джеймс улыбался, а я удивлялась, что, оказывается, он так давно меня любит. Зачем тогда дергал за косички, толкался и вообще валял дурака в моём присутствии!
– Скажи, Лили, — вдруг серьёзно спросил он, — ты действительно здорова?
Я кивнула и объяснила, что такое иногда бывает у девушек и женщин, говорят, что после родов все может измениться.
– Это долго ждать, тебе ещё рано становиться матерью. Попробуем другой способ, — ответил Джеймс.
Так, что он снова задумал?
– Я прочитал, что когда человека очень любишь, то можно облегчить его страдания, — произнес он.
– Ты уже облегчил. Когда ты рядом, мне не так плохо, — ответила я.
Но он ответил, что этого не достаточно. Он взял меня за руки и сказал, что таким образом, если сильно напрячься, то у человека можно забрать силы, а можно и боль. Не знаю, правда это или нет, но живот стал ныть меньше, и я благодарно поцеловала его руки. Джеймс растаял и пропустил следующий урок, развлекая меня.
—
Когда я вышла из больничного крыла, Джеймс уже выл от тоски по мне, при этом умудряясь ещё и шутить над своим состоянием. Он, действительно, ужасно изголодался, и я чувствовала себя мучительницей, уговаривая подождать его ещё пару дней. Я, как обычно после первой волны (почти в прямом смысле, мой дорогой Дневник!) своих ежемесячных страданий, была очень бледная от кровопотери. Мадам Помфри дала мне с собой большой пузырёк витаминной настойки. Если принимать её три раза в день, силы быстро вернутся.
Джеймс преданно нес за мной портфель, набитый книжками, когда два завистливых слизеринца прохихикали, что у меня какие-то странные темные пятна на мантии (и откуда только, гады, узнали, что больше всего на свете я боюсь, что запачкаю кровью мантию или юбку?). Джеймс едва не разорвал их. Но мне чудом удалось удержать его и уговорить, не обращать внимания.
– Они что, следят за тобой, что ли! – рычал Джеймс. – Какое им дело до твоего недомогания!
– Все любят нашу красавицу Лили, — ну, конечно, это Сириус со своими друзьями. – С выздоровлением, Эванс, мы невероятно рады, потому что без тебя наш друг совсем сдал!
Люпин предупредительно дернул его за рукав мантии. Но Блек и дальше загадочно улыбался. Не люблю этого пижона!