Подоспевший д’Артаньяк был как нельзя вовремя: Гарри начал падать. Его начало трясти, словно в лихорадке. Д’Артаньяк испуганно посмотрел в побелевшее лицо Гарри, потом недолго думая подхватил его, как пушинку, на руки и понес в хозяйскую спальню. Вокруг суетились эльфы, пытаясь услужить, но Франсуа только рычал на них, не позволяя прикоснуться к Гарри. Поднявшись на этаж, где располагались хозяйские покои, Франсуа попытался открыть дверь в спальню Гарри, но безрезультатно. Драко, идущий следом, нахмурился: все потомственные аристократы прекрасно знают, что хозяйская спальня запирается личным паролем и беспрепятственно пропускает только хозяина дома, его жену, детей и гостей, владеющими паролем. Если Франсуа вырос в семье французских аристократов, то он был обязан знать это! Тем временем учитель добился от Гарри пропуска в его спальню и внес наконец того в комнату. Положил на кровать и привычным движением расстегнул рубашку и стал растирать нервно опадающую грудь, пытаясь успокоить Гарри, передать ему немного своей уверенности и спокойствия. Когда Гарри открыл глаза, он был очень удивлен, увидев Франсуа, стоящего на коленях перед его кроватью. Попытавшись резко вскочить, Гарри со стоном повалился обратно на подушки – у него совсем не было сил.

— Не шевелись, Гарри, — впервые Франсуа обратился к нему по имени, а не с обычным «мой лорд» или «сэр». Это было еще более удивительно, чем вольный массаж, который Франсуа все еще продолжал делать. – У тебя было нервное истощение. Так бывает, если выплеснуть что-то, копившееся годами. Что у тебя случилось?

— Пришел мой бывший друг и попытался помириться со мной… — Гарри сам не понял, как рассказал Франсуа всю историю взаимоотношений с семейством Уизли. Француз к тому времени уже сел у него в ногах, продолжая сохранять минимальную дистанцию. Это заметно нервировало Гарри, но Франсуа ничем не выдавал, что ему понятно это волнение. Он все так же сидел рядом, иногда как бы случайно касаясь своим коленом ноги Поттера. Драко, ревниво наблюдавший за маневрами красивого француза, не сводил с того подозрительного взгляда. И в итоге он был вознагражден за свою внимательность: как только зашла речь о семействе Малфой, Франсуа еле заметно вздрогнул, слегка подался назад, в тень балдахина, его глаза сверкнули, руки чуть сжались в кулаки, но он тут же восстановил самообладание и снова принял расслабленную позу. Драко проникся к д’Артаньяку еще большим недоверием, почти убедившись, что тот попал к Гарри не случайно. Таких случайностей не бывает. Он не сводил с француза напряженного взгляда, пытался еще хотя бы раз уличить того в неискренности. Ведь не расскажешь Гарри, что его учитель весьма подозрителен, основываясь только лишь на наблюдениях за его мимикой и жестами. Только спустя какое-то время Драко вспомнил, что Франсуа неадекватно отреагировал именно на его фамилию. Озадаченно взглянув на молодого француза, Драко попытался припомнить, мог ли он где-нибудь встречать его или слышать его фамилию. Так ничего и не вспомнив, он просто пообещал себе во чтобы бы то ни стало найти всю доступную информацию об этом человеке. Несомненно он был как-то связан с его семьей. Пока же можно и понаблюдать за ним.

Тем временем разговор переключился на тему предстоящего торжества — свадьбы Гермионы Грейнджер и графа дю Моррей. Франсуа проявил завидное знание аристократических семей Франции, сходу засыпав Гарри множеством имен, деталей, фактов. Тот слушал, как завороженный, перестав обращать внимание на волновавшее его поначалу соседство Франсуа. Увлеченный рассказом, приправленным множеством забавных комментариев, Гарри то смеялся, то, затаив дыхание, внимал похождениям современной французской аристократии. Д’Артаньяк в полной мере обладал талантом рассказчика. Его речи влекли за собой, заставляли забыть обо всем. Он умело расставлял акценты, вовлекал в активное обсуждение. Его собеседникам казалось, что они удивительно тонко начинают разбираться в теме, что комментарии остроумны, а вопросы уместны — настолько тонко Франсуа вел беседу. Он умел очень изящно манипулировать и рассказом, и слушателями. Его хотелось слушать и слушать, не чувствуя себя при этом неотесанным чурбаном, не умеющим и слова сказать. От разговоров о высшем свете Франции они незаметно перешли к французской литературе XIX века, а потом на влияние этой самой литературы на творения знаменитых французских художников-импрессионистов. Драко, считающий раньше, что он вполне смог бы поддержать подобную беседу, вскоре начал путаться в именах, датах, произведениях. Дошло до того, что он, мысленно участвуя в беседе, начал путал картины Мане и Моне. Тряхнув головой и решив не забивать себе голову, Драко с восхищением следил, с какой легкостью Гарри отбивал воображаемые атаки Франсуа. Тот очень тонко построил разговор в стиле шуточного фехтования именами и событиями. В ходе пикировки он давал собеседнику показать себя и в тоже время, абсолютно не хвастаясь, предлагал его вниманию новые интересные теории и факты. Драко мысленно аплодировал умению француза держать собеседника в тонусе. Несмотря на всю свою предубежденность, он не мог не отмечать положительных качеств этого неординарного человека. Внезапно произошло то, что заставило Драко забыть обо всех его реверансах в сторону француза и напрячься, словно кобра перед броском.

Франсуа вдруг наклонился очень близко к лицу Гарри, почти накрыв того своим сильным гибким телом и, бережно сняв с того очки, нежно глядя в его распахнувшиеся от удивления глаза, сказал:

— Гарри, это просто преступление с твоей стороны – прятать такие удивительные глаза за стеклами очков. Словно ты намеренно уродуешь свое прекрасное лицо.

С этими словами Франсуа невесомо очертил пальцами овал лица Гарри и, больше ничего не сказав, встал с кровати и вышел из комнаты. Ошарашенный, Гарри остался сидеть на кровати, глядя на закрывшуюся дверь отрешенным взглядом.